Встретиться с Марией Яковлевной Разживиной, проживающей в настоящее время в Коварзинском стационарном отделении для граждан пожилого возраста и инвалидов, я собиралась давно, да всё как-то не получалось. Мне уж и невестка её, Людмила Вязаницына, напоминала: «Моя свекровь – женщина богатая:
у неё трое детей, шестеро внуков, одиннадцать правнуков и две праправнучки. 4 января она отметит 90-летие. Ей есть, что рассказать». Заинтригованная, отложив все другие дела, я тут же собралась в дорогу.
Мария Яковлевна вышла ко мне улыбчивая, посвежевшая, румяная после бани. Какие там девяносто! Я бы ей от силы восемьдесят дала, а может и того меньше. Но она подтвердила: в начале января её ждёт большой почтенный юбилей. А глаза Марии Яковлевны, несмотря на то, что годики у неё за спиной уже немалые, по-прежнему остаются яркими и искрятся лукавым задором.
Сорок лет на стройке
Одно то, что она сорок лет отработала в главной строительной организации района не кем-нибудь, а каменщиком, и очень многие здания, появившиеся в городе и районе в 50–70-е годы, помнят её руки, неутомимо укладывавшие на раствор кирпичи в любую погоду, уже делает ей честь. «Я прикидывала, сколько всего зданий в районе построила, так чуть не сто насчитала! Сколько скотных дворов, школы в Горицах, в Кириллове и Талицах, три детских садика в городе, а жилых домов –
так без счёту!» – радуется моя собеседница. А вообще за свою жизнь она успела поработать и в парикмахерской, и на винзаводе, и даже в няньках походить по людям. Короче, судьба у Марии Яковлевны была непростой и извилистой. Однако начнём всё по порядку.
Детские страхи
– Родилась я в деревне Фефелово Блиновского сельсовета Кирилловского района, – негромко, слегка нараспев рассказывает она. – Росла я в нужде. Мама разошлась с мужем, когда была ещё мною в положении. Ей дали плохонькую избушку, которую забрали у раскулаченных. Рядом с избушкой стоял большой старый сарай. Потом сарай этот пал, ладно, что не на избушку. И вот я народилась. Маме надо на работу, а как быть со мной? Она нашла няньку. Нянька её обокрала и меня одну бросила. Но, слава Богу, всё обошлось. Как потом мама обходилась, не знаю. Помню, что, когда стала подрастать, мама оставляла меня дома на весь день одну. Как же я тогда всего боялась! Забиралась на печку, пряталась за кожух, забивалась в угол и сидела там, притаившись. Вот так и жила.
Бояться в те годы было кого. По лесам шастали лихие люди, иногда заходили и в деревенские избы.
– У нашей избушки ни крыльца, ни коридора не было, заходили с улицы и сразу в дом. А дом стоял на самом краю деревни, рядом с лесом. Так как не страшно? – всплескивает руками Мария Яковлевна. – В доме было очень холодно. Дров у мамы не было. Выручали беседы. Молодёжь попросится к нам на беседу – мама пустит, они за это нам сырых дров привезут. Мама одна и пилила их, и колола. А когда я подросла, сама стала таскать домой из лесу сухую ольху, конечно, которые деревины были мне по силам.
В школу первоклассница Маша до самых морозов ходила босиком. Извинившись за такую подробность, призналась шёпотом, что, бывало, по дороге, когда она совсем закоченеет, подружки пописают на лужок, она встанет в эту лужицу, погреет ножки и бежит дальше. А когда совсем пришла зима, ей пришлось оставить школу. Но отставать от одноклассников упорной девчонке не хотелось, и на следующий год она попросила у директора разрешения ночевать в школе.
– Было очень страшно, – плачет и смеётся, вспоминая, Мария Яковлевна. – Я спала на печке и так боялась темноты! Женщине, делавшей уборку в школе, я помогала: подметала пол, протирала парты. А она, чокнутая наверно, меня ещё и попугала: мол, из подполья иногда нечистая сила вылазит, ты не боишься? Услышав это, я совсем обмерла со страху.
В школу проведать маленькую Машу приходила бабушка Анна, приносила ей сваренные матерью четыре картошины. В школе один раз в день детей кормили жиденькой пшеничной кашей. Вот и вся её еда. Другим детям родители давали с собой краюхи хлеба. Глядя на них, Маше оставалось только облизываться.
– Да мне-то хоть каши в школе давали, а маме вообще поесть было нечего, – с нескрываемой болью в душе качает головой Мария Яковлевна. – Не знаю, чем она питалась? Коров доила, так, может, молоко пила? Но домой молока с фермы она никогда не приносила.
В двенадцать лет бросила школу
В двенадцать лет Мария уже косила вместе с матерью. Бабы деревенские хвалили её: «Молодец, Маша, вот и мамка твоя дождалась помощницу». На участке, выделенном колхозом, Мария с матерью накосили травы, высушили и сметали стог. Сено это они продали, и Маше сшили сапоги.
Она заканчивала четвёртый класс, когда кончилась и Великая Отечественная война.
– Помню, когда мы узнали об этом, то побежали из школы по домам, – вспоминает Мария Яковлевна. – Мы бежали и плакали. А ребята-подростки в это время пахали уже землю на поле. Спрашивают: «Чего вы все ревёте?» А мы им: «Война кончилась!» Петька потом говорил: «А Машка-то Марфина боле всех плакала». Это он меня так по маме назвал, маму мою Марфой звали. Батюшка-поп за что-то сердился на мамину деревню, в которой и всего-то было пять домов, и всем новорождённым надавал чудные имена: Миедора, Марфа да Плудошко. А фамилия по отцу у меня была Опоркова. Фамилия-то смешная, и мама меня перевела на свою – Спиридонова.
Один год она отходила в пятый класс Коварзинской школы, жила в пришкольном интернате. Со смехом вспоминает, как, нарядившись кудесом, в новогоднюю ночь крепко напугала своих интернатских товарищей, а потом пряталась под кроватями от учителей. И хоть закончила год с хорошими отметками, в шестой класс не пошла.
– Я пока и училась работала в колхозе: ходила лён теребить да всё помогала делать, – машет она рукой. – Поэтому подумала и решила: хватит, поучилась, пойду работать в колхоз.
Так бы, наверное, и осталась Мария в колхозе, но вернувшийся с фронта пожилой сосед-колхозник предложил: «Машка, поедем-ка давай со мной в город. Может, в няньки где-нибудь устроишься».
– И поехали мы с ним в Кириллов. Я тогда первый раз в жизни машину увидела. До этого ни электра, ни машин сроду не видывала. Когда нам радио провели, так я первое время с ним здоровалась. По радио скажут: «Здравствуйте, товарищи!» А я в ответ: «Здравствуйте!», – усмехается моя собеседница.
В городе житьё не худо
Вот так она и устроилась жить в Кириллове. Служила в няньках у одних хозяев, потом у других, трудно привыкала к городской жизни, всего боялась. Смеясь, вспоминала, что думала, будто лампочка включается по хлопку в ладоши. Но постепенно Мария взрослела, душа её уже требовала самостоятельности и независимости от воли хозяев. Однажды в центре она увидела девушек с носилками. Заинтересовалась: что это они там делают? Ей объяснили, что здесь идёт стройка, на месте старых конюшен будут делать кинотеатр. «С носилками ходить и я смогу», – сообразила Мария, пошла в горкомхоз и стала рабочим человеком. Хозяева, конечно, не хотели её отпускать, но девушка ударилась в слёзы: ей и приодеться хочется, и погулять, а в няньках сиди дома, как привязанная.
– И пошла строить городскую баню, ту самую, которая и сейчас служит людям, – рассказывает Мария Яковлевна. – Нина Исаева на лошади с Поздышки привозила кирпич, но его постоянно не хватало. Мы ходили разбирать на кирпич старые печки. А я всё приглядывалась к строительству: как кроют потолки, как работают плотники. Мы с женщинами втроём после них бетонировали стены.
Когда эта стройка завершилась, Мария устроилась ученицей в парикмахерскую: училась брить клиентов-мужчин. В парикмахерскую её взяли охотно: «Ты красивая, к тебе клиенты пойдут!» – заверил заведующий.
– Отработала я там год, – вспоминает Мария Яковлевна, – и вдруг в районной газете «Ленинское знамя» появилось сообщение: Мария Спиридонова (то есть я) должна вернуться в колхоз. А мне и подсказали: чем в колхоз возвращаться, поезжай лучше в Кадуй учиться на тракториста. А из меня какой тракторист?
Трактористкой так и не стала
Но отчаянная Маша всё-таки поехала. Трактористкой она так и не стала, зато нашла там свою судьбу. В неё влюбился и начал настойчиво ухаживать Михаил Вязаницын, племянник хозяйки, у которой она снимала квартиру. Мария долго не отвечала на его ухаживания, ведь у неё уже был любимый человек. Адольф Разживин служил в армии, часто писал своей Машеньке, обещал по окончании службы за ней приехать.
– Я ни одного вечера с ним не гуляла, а он всё равно приходил почти каждый день, тётка она ему так, – поясняет Мария Яковлевна.
А за ней ещё и солдатик из соседней части наладился ухаживать. Но Мария и его проигнорировала. От настырных кавалеров она и у подружки пыталась спрятаться, но Михаил её находил всюду. И тогда она надумала возвращаться в Кириллов. Тем более там ей пообещали, что снова возьмут в парикмахерскую. В Кадуе к тому времени Маша успела поработать на винзаводе, в парикмахерской, официанткой и даже поучиться на каменщика. Уволившись и получив расчёт, она готова уже была пуститься в путь, но на ту беду подвернулась под руку своей подружке. Та возьми да и попроси у неё денег взаймы на несколько дней, мол, пальто себе отложила. Доверчивая Мария отдала ей почти весь свой расчёт.
Судьбе ли так было угодно, подружка ли случилась такая, с какой и врагов не надо, а только деньги она не вернула и через месяц. У Марии и на отъезд денег нет, и жить не на что да и негде – за квартиру-то платить нечем.
– Досыта я и не едала: кипятку в миску из самовара налью, хлеба туда накрошу да чесноку натру – вот и вся моя еда за весь день, – пригорюнившись, рассказывает она.
Зато хороша она собой тогда была необыкновенно, и фигурка у неё была что надо! Где тут парням устоять?
Любила одного, а вышла за другого
Вот Михаил, который давно с ума сходил по красавице Маше, и оказался тут как тут со своим очередным предложением руки и сердца. Был он собой неплох, работал преподавателем на курсах трактористов и так настойчиво сватался, что Мария приняла предложение. Адольфа известила об этом в письме.
– Мы с Адольфом пять лет просто дружили и даже не поцеловались ни разу. Вот такие глупые мы тогда были, – в сердцах легонько постучала она кулаком по столу. – Он ещё был в армии –
тогда служили по три года. Я ему написала, что вышла замуж, хотя сама ещё не была расписана с Михаилом. Он в ответ просил подождать, обещал, что скоро за мной приедет, мол, сейчас их подразделение направляют в Китай. Тогда как раз с Китаем были напряжённые отношения. Но я ему больше писать не стала.
К сожалению, семейная жизнь у Вязаницыных не задалась. Михаил только ухаживал красиво, а как штамп в паспорт ей поставил, так начал жестоко ревновать законную супругу ко всем подряд, а больше всего к её бывшему кирилловскому жениху, которого и в глаза не видел. Сам не особо порядочный в отношениях, он не верил и жене, что она не переписывается с бывшим кавалером. Мария терпела все придирки и выходки мужа ради дочери Татьяны. Смиренность жены подливала ярости в характер Михаила, и он начал поднимать на неё руку, случалось, бросался с ножом и однажды при людях серьёзно поранил её. Мария не выдала мужа: сказала в больнице, что в темноте наткнулась на косу. Врачи ей поверили, а то бы загремел тогда Михаил, как говорится, «под фанфары». Даже свекровь, добрейшая женщина, жалея её, советовала бежать от мужа, пока тот не взял грех на душу. А Михаил слетал с катушек всё чаще. Особенно невыносимым становился когда выпьет. Он даже начал избивать мать за то, что та защищала невестку.
После очередной такой мужниной выходки представитель правоохранительных органов сказал Марии: «Мы забираем его на сутки, а ты бери дочь и уезжай, иначе он убьёт тебя. Это тебе не муж».
В конце концов она так и сделала – уехала в Кириллов. Однако Михаил вскоре примчался за ней, и она его снова простила: какой-никакой, но всё же отец детям. Вскоре у них родился сын Владимир.
Семейная лодка разбилась о быт
Однако и вторая попытка возобновления семейных отношений у Вязаницыных потерпела фиаско. Михаил сильно пил, а выпив совершенно терял рассудок и в порыве очередного приступа ревности проломил жене голову. Мария получила сдавленный перелом свода черепа и сотрясение мозга. И… снова простила мужа и даже уехала с ним в Кадуй. Но Михаила её покорность и покладистость ничему не научили, и терпение Марии лопнуло: она решилась на развод. Подзаработав денег, Мария Яковлевна снова уехала в Кириллов, устроилась на стройку.
– Так и стала я работать каменщиком. Сорок лет на тяжёлой работе, – жалея себя, тяжко вздыхает моя собеседница. – И красить могла, и клеить, и штукатурку класть. Да я всё могу! Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик!
Судьба и за печкой найдёт
И тогда её уже ждал новый поворот в судьбе. С Адольфом своим, даже возвращаясь на какое-то время на родину, она не виделась с тех пор, как проводила его в армию. И, приезжая в Кириллов, никогда не искала с ним встреч, зная, что он тоже женат, имеет детей. И даже когда окончательно рассталась с мужем, об Адольфе не помышляла, хотя нет-нет да и вспоминала о нём с сожалением. Но не зря говорят, что судьба и за печкой найдёт: однажды он попался-таки ей навстречу.
– Иду по улице, гляжу – Разживин! Обхватил меня руками: «Маша! Ты?» Ой, как я напугалась, что люди-то увидят и осудят! – рассказывает Мария Яковлевна. –
Хочу вырваться, а он не отпускает! Только когда до дому довёл, отпустил меня. А я всю дорогу боялась, стыдилась и рвалась.
Так Мария узнала, что и у Адольфа личная жизнь не задалась. В отчаянии, что навек потерял дорогую его сердцу девушку, он уехал на целину. В дороге познакомился с женщиной, сошёлся с ней, они родили двоих детей. Но семья у них тоже так и не сложилась: они разошлись. Жена забрала дочку, а Адольф – сына Сашу.
– Адольф стал меня уговаривать сойтись, и я согласилась, кивает головой в такт своим словам Мария Яковлевна. – Танюшка-то у меня в Кадуе уже первый класс закончила. Учительница сказала: «Мне очень жаль, что Вы забираете мою лучшую ученицу. Теперь мне некого будет и в пример поставить».
Саму Марию тоже очень не хотели отпускать с работы, уговаривали остаться. Но она, официально оформив развод с мужем, уехала из Кадуя без всякого сожаления.
– Разводили нас в Вологде –
так тогда было заведено. А я до этого кроме Кириллова да Фефелова нигде и не бывала. О тех, кто разводится, публиковали сообщения в областной газете «Красный Север», – вспоминает Мария Яковлевна.
Вернувшись окончательно в Кириллов, Мария, наконец, обрела своё семейное счастье, оформив отношения с любимым человеком. А вскоре им дали сначала трёхкомнатную неблагоустроенную, а потом и благоустроенную квартиру: в семье Разживиных стало теперь трое детей.
«Мне здесь очень хорошо!»
Правда, недолго длилось это её позднее счастье. В феврале 1982 года любимый муж Марии Яковлевны скоропостижно ушёл из жизни, и она опять осталась одна. Казалось, белый свет навсегда померк в её глазах. Прийти в себя ей помогли супруги Угловы, Валентина Сергеевна и Михаил Андреевич. Они уговорили Марию Яковлевну петь вместе с ними в хоре ветеранов, который со временем получил название ансамбль «Золотой возраст». Неохотно приняла померкшая душой женщина это предложение, не было у неё тогда никакого настроения на песни, хотя слух и голос были хорошие. Но постепенно с помощью подруг по ансамблю Мария Яковлевна оттаяла душой и снова возродилась к жизни. Кстати сказать, несмотря на то, что разошлась с первым мужем, она сумела сохранились хорошие отношения с его роднёй: и они к ней в гости приезжали, и она с детьми туда ездила.
Три года назад, будучи уже в преклонных годах, Мария Яковлевна получила тяжёлую травму и сама попросила устроить её в Коварзинский стационар. Не захотела никому быть в тягость. Сын Александр похлопотал, и с тех пор она живёт на полном государственном обеспечении. Уверила меня, что чувствует там себя просто отлично.
– Соседка по комнате у меня хорошая – жена известного кирилловского гармониста и настройщика Галина Ивановна Золотова. Она меня угощает, во всём мне помогает. Руки-то мои все изработаны, кверху теперь не поднимаются, так она меня и одевает. Меня здесь и намоют, и занятия разные с нами проводят. Мне здесь очень хорошо! – заявила она.
Выглядела Мария Яковлевна в тот день и впрямь замечательно. А сожалела лишь о том, что последнее время похудела и на лице прибавилось морщин. Эх, Мария Яковлевна! Всем бы такие заботы накануне девяностолетия!
Татьяна ПОГОДИНА
Фото автора
