В один из по-летнему солнечных сентябрьских дней жителям села Ферапонтово супругам Колесовым я свалилась буквально как снег на голову. Но врасплох их не застала: и вокруг дома, и в квартире у них царили чистота и идеальный порядок, потому что так у них принято всегда. А ведь им обоим в этом году исполнилось по 80 лет!
Хозяева встретили меня на пороге, любезно пригласили в горницу и только потом поинтересовались причиной моего приезда. Когда я пояснила, что хочу написать про них в газету, и попросила рассказать о себе, Валентин Дмитриевич махнул рукой и, кивнув на жену, сказал: «Пусть она рассказывает», – а сам ушёл в другую комнату.
– А чего рассказывать-то, не знаю, – всплеснула руками Зоя Васильевна. – Живём с ним пятьдесят три года, пятьдесят четвёртый уже разменяли. Жизнь прошла не очень гладко, всякое у нас бывало…
– А давайте мы начнём с Вами с самого начала, – предложила я. – Где родились Вы, кто были Ваши родители?
– Родилась в деревне Ивановской Кирилловского района Вологодской области 13 марта 1939 года, – как прилежная ученица, выучившая свой урок назубок, начала свой рассказ Зоя Васильевна. – Маму звали Мария Арсентьевна Левина, папу – Василий Никанорович. Оба 1909 года рождения. Мама дожила до 79 лет и умерла на моих руках 32 года назад. А папа погиб в Финскую войну. Я его не знала и даже не видала никогда: мне было полтора месяца, когда он ушёл на фронт и уже не вернулся. Мама осталась вдовой с четырьмя малыми детками на руках: двумя дочками и двумя сыновьями. И ещё с нами жила папина мама.
Военные годы по малости лет Зоя не запомнила. Но все тяготы, которые свалились на осиротевшую без кормильца семью, запали в детскую память крепко.
– Детства у нас как и не было. Мы и голод пережили, и всякие невзгоды, – горестно хмурит она лоб. – Вот читаю в газетке, как другие-то те годы вспоминают, так ведь и у нас было всё то же. И мякину ели, и мох на муку собирали. Хорошо, старший брат Анатолий (он потом жил в Петрозаводске и теперь уж умер) в те годы возил молоко на маслодельню. Им заведующая давала сладкую сыворотку, и нас это спасло. Мама что-то там слепит из мха да травы какой-то, а мы с сывороткой этой и ели. И никто из детей не умер, и никого мама никуда не отправляла. Поучиться мне, как самой младшей из семьи, удалось дольше всех. Училась я хорошо и старательно, окончила школу-восьмилетку. Но дальше продолжить учёбу не было возможности, не на что было маме меня учить: она работала в колхозе за трудодни, денег в семье не было.
Лето после окончания восьмилетки Зоя провела дома: большое домашнее хозяйство требовало много забот: сено на зиму заготовлять, обряжать домашний скот, хлопотать по дому – мать-то с утра до ночи на работе.
– После лета вдруг лишь мне приходит письмо, – оживляется Зоя Васильевна. – Пишут: не желаете ли поработать в Волокославинской общественной столовой? Я с мамой переговорила и туда сошла, чтобы узнать, что за работа и где? Ходить-то далёко: восемь километров да всё лесом, да ведь и дороги нет, особенно зимой. А приходить на работу надо было к шести утра. В те годы я была из себя хоть и высокая, но тончивая. Заведующая столовой Рахиль Степановна как меня увидела, сказала: «Не-ет, эта не наработает, у неё и сил не хватит». Оказалось, до меня две девушки начинали там работать и обе сбежали. А я осталась и отработала в этой столовой около четырнадцати годков! Первый год снимала квартиру у старушки в Ситькове. А потом эту бабушку увезла к себе дочка, и пришлось мне ходить восемь километров пешком ежедневно туда и обратно. Бывало, вечером с гармонной фабрики все побегут по домам, а я ещё работаю. Так что ходить приходилось одной, попутчиков у меня не было. И утром спозаранку, было, иду себе одна-одинёшенька, думаю: а что Бог даст. Раньше, конечно, такого безобразия не было, чтобы кто-то под дорогу выходил, я боялась только волков, их в те годы в наших краях было много. Воют вечером в темноте по сторонам, а ты бежишь, и прямо души в тебе нет, душа в пятках. Зимой идёшь – и дороги не видно, всё перемело. А осенью грязь непролазная, лужи кругом. Фонарик возьмёшь, экий плашковитый, а у него то лампочка сгорит, то батарейка сядет. Я даже с «летучей мышью» хаживала. Но как ветер хватит посильнее, так она и погаснет. В темноте фитиль не поджечь, так я спрятаю фонарь под куст, запомню место, а сама иду дальше наугад, как Бог на душу положит. Если вижу, что вроде впереди лужа блестит, так обойду стороной. Дорога-то знакомая, знаешь каждую кочку, каждый куст. А ведь идти приходилось ещё и мимо кладбища! И теперь мимо кладбища в темноте мне было бы жутко идти, особенно когда знаешь, что только что кого-то здесь похоронили. А когда я была молоденькая, мне было настолько жутко мимо проходить, что я чувствовала, как под платком волосы шевелятся! Но надо было идти, и я ходила так много годов, пока замуж не вышла.
Кто из вас, мои уважаемые молодые читатели, сейчас способен на такой подвиг: встать в четыре часа утра, чтобы к шести успеть на работу, добираясь пешком по бездорожью через лес с воющими зверями, мимо кладбища да в кромешной тьме? Не знаю, сыскался бы хоть один такой смельчак, если почти все вы пересели на автомобили и уже триста метров до магазина не способны пройти пешком. А всё говорим, что живём плохо. Нас бы всех в те времена хоть на недельку, вот тогда бы мы поняли, почём фунт лиха!
Но вернёмся к беседе с Зоей Васильевной. Так она себя хорошо зарекомендовала в общепите, что когда на гармонной фабрике стали открывать свою столовую, её начали переманивать туда. Зоя, было, и согласилась: там ей посулили зарплату повыше. Но заведующая общественной столовой не захотела отпускать старательную помощницу.
– В новую столовую приехал с курсов молодой повар Василий Фёдорович, начал подбирать себе команду, – вспоминает Зоя Васильевна. – И на меня они с нашей заведующей стали кидать жребий, кому я достанусь.
По жребию Зое выпало-таки перейти в фабричную столовую, чему она было очень рада. Условия в новой столовой были гораздо лучше, зарплата выше. Но рано радовалась девушка: немного она там успела и поработать, как фабрика сгорела.
– Нас расформировали кого куда. Тех, кто помоложе, в том числе и меня, определили в пекарню, – продолжает она свой рассказ. – Работа в пекарне была очень тяжёлой, надо было делать всё вручную – таскать тяжеленные дрова к печи и воду, месить тесто, формовать хлеб. А платили нам мало.
В пекарне Зоя Васильевна отработала около пяти лет и так освоилась на производстве, что потом не раз оставалась даже за заведующую. Вот в те годы она и теперешнего мужа своего встретила.
– А как я его встретила, сейчас расскажу, – хлопает она ладонью себя по колену. – Только, наверное, и не надо бы об этом писать в газету.
Но я убеждаю свою собеседницу, что читателям именно такие моменты и бывают интересны, и Зоя Васильевна сдаётся.
– Нас в пекарне работало четыре девушки. Сидим как-то чаёк попиваем. Хлеб в печку посадили, так есть минутка-другая свободная, – как бы оправдывается она. – День был жаркой-жаркой, окна в пекарне распахнуты, и я на подоконнике сидела. Вижу: идёт мимо парень. Валентин тогда почту возил с Суслы, из деревни Татьянино. А я возьми да и скажи: «Молодой человек, не хотите-ли чаю?» Сказала это в шутку, думала, отмахнётся да мимо пройдёт. Погляжу, а он уже во дверях стоит. Вот с этого у нас всё и началось.
Впрочем, дальнейшие взаимоотношения будущих супругов складывались не просто и не быстро. Валентину, конечно, сразу пришлась по сердцу красавица Зоя Левина. Однако хоть мысленно он и выделял её из всех товарок, даже открытку на Восьмое марта подарил, но перейти к активным действиям долго не решался.
– Так прошёл год. У меня и в мыслях ничего такого не было, подумаешь, чаю попил! И что? – ершится Зоя Васильевна. – И вдруг через год он присылает к нам сватов…
Самолюбивая молодая женщина ответила жениху категорическим отказом. Дело в том, что не зря говорят: обжёгшись на молоке, дуют на воду. Зоя к тому времени уже успела побывать замужем и даже имела сына Серёжу. Но муж её рано умер, короткая семейная жизнь не оставила в сердце тепла, и Зоя не спешила заводить новые отношения. Но Валентин Дмитриевич оказался мужиком настойчивым и спустя некоторое время приехал свататься вторично. И опять строгая Зоя ответила отказом.
– Я боялась замужества, думала, коли первый раз так оступилась, вдруг и на этот раз ничего хорошего не получится. Ведь не знаешь человека, какой он, как с ним всё сложится, – пожимает плечами она. – Мы втроём с мамой и сыном жили не тужили, не знали нужды. Держали много скотины: коз, овечек, гусей, молоком, мясом и всем необходимым сами себя обеспечивали. Козочка у нас доила хорошо, молоко вкусное было, нам троим хватало. А на козу так и косить немного было надо. Домик у нас был свой, в доме всегда тепло и чисто, мы с мамой порядок любили.
Но Валентина отказы полюбившейся ему молодой женщины не смутили. В очередной раз он приехал свататься, призвав в поддержку Александру Александровну Кубасову – заведующую пекарней, на которой работала Зоя. Та и уговорила-таки свою сотрудницу на новое замужество. На следующий же день Валентин и Зоя расписались в сельсовете.
К тому времени, когда их совместная дочь Светлана пошла в девятый класс, в деревне Ивановской из жителей остались одни Колесовы. Поскольку тогда оба работали в совхозе, супруги написали заявление на квартиру в Ферапонтове. Квартиру им предоставили не сразу и, как говорится, одно название: в ней были только стены да крыша. Доводили своё жильё до ума Колесовы своими руками. И теперь это уютный, ухоженный семейный уголок с натяжными потолками, с ковровыми покрытиями до самой улицы, с пластиковыми окнами и яркими гардинами.
Муж у Зои Васильевны к тому времени работал на ферме разнорабочим: скотником, пастухом, кормачём, дояром. Директор совхоза и бригадир уговорили и её перейти на ферму. «Отвязу не было, как уговаривали!» – качает головой Зоя Васильевна. И уговорили: она на многие годы связала свою судьбу с животноводством. Была дояркой, телятницей, откармливала быков, работала техником искусственного осеменения коров.
– До двухсот сорока голов быков нам завозили, и откармливали мы их до 400 килограммов весом, – округляя для пущей убедительности глаза, утверждает моя собеседница. – Про нас даже не раз в районной газете писали, правда-правда! И фотографировали не один раз. А сколько тогда на ферме пьянки было! Уж и побилась я с этими пьяницами! Начну на них ругаться, а они на меня. Окурками в лицо мне тыкали. Думала – и не переживу.
Да, далеко не все животноводы относились к своей работе добросовестно. Особенно досталось Зое Васильевне, когда она стала работать техником-осеменатором. И на эту должность её тоже долго уговаривали.
– Я начальству говорю: «Неужели никого другого не могли найти на эту должность, кроме меня? Не пойду в осеменаторы, лучше дояркой буду работать». А у нас зоотехником был тогда Сергей Борисович Терёшин. Он всё равно настоял на своём, и я отступилась, – обречённо махнула она рукой.
Зоотехника можно было понять. Техник-осеменатор – должность в животноводстве очень ответственная: от его оперативности, добросовестности и самоотдачи напрямую зависит продуктивность дойного стада. И Сергей Борисович знал, на что идёт, когда настаивал на кандидатуре Зои Колесовой: в любом деле надёжнее её человека не найти.
– Меня отправили учиться на осеменатора, и я девять годов отхлопала в этой должности, не зная ни выходных, ни отпусков, – жалуется она. – Ездила по очереди на две дойки – на Устье и в Усково. Было, только домой приду, как уже бегут за мной: «Зоя Васильевна, надо бы коровушку осеменить». Зоя фуфайку на плечи – и пошла. Хорошо, мама тогда ещё в могуте была, так по хозяйству помогала. А то бы справляйся, как хочешь. Быков в совхозе не стало, всех нарушили, приходилось осеменять коров искусственным способом, иначе не видать хороших надоев.
А потом пришла новая беда: грянули анархичные 90-е, когда никаких инструментов и вспомогательных материалов частным образом достать было невозможно, а государственные поставки прекратились. И Зоя Васильевна за два года до пенсии осталась не у дел. Конечно, она тогда ещё имела большое домашнее хозяйство и прожить без работы два-то года, наверное бы, смогла – женщина она экономная. Но терять напрасно два года трудового стажа ей не хотелось. Идти дояркой на ферму сил уже не было, да и острой нужды в кадрах животноводов совхоз не испытывал. Зная её ответственный и настойчивый характер, директор совхоза предложил Зое Васильевне пойти бригадиром на ферму. Но тут уж она категорически воспротивилась, вспомнив, как раньше воевала с нерадивыми работниками. И когда освободилось место технички в сельском Совете – пошла на новую должность: «заведовать метлой да шваброй», как шутит сама. И отработала в этой должности даже больше двух лет. Может, работала бы и дольше, но в конторе сельсовета случилась неприятность: из незапертого по чьей-то халатности сейфа пропала некоторая сумма денег. На кого прежде всего подумали? Правильно, на техслужащую. Зою Васильевну вызвали и допытывались с пристрастием – просили признаться: не она ли их взяла? Женщину это возмутило и оскорбило до глубины души: как могли такое про неё подумать? Да она сроду крошки чужого не брала! Воришку потом нашли, доброе имя технической служащей Колесовой не пострадало, но она с тех пор не захотела работать в организации, где ей однажды отказали в доверии.
Сильная, волевая женщина, всю жизнь дорожившая своей репутацией порядочного человека, на первое место ставившая добросовестное отношение к работе и отдававшая себя любому производству всю без остатка, она рано потеряла сына и как-то проглядела дочь, о чём очень теперь сожалеет. Не очень складываются у неё и отношения с внуками и внучками, которые охотно принимают от бабушки с дедушкой помощь и порой даже вымогают её, но сами не спешат поддержать стариков, которым теперь приходится полагаться только на социального работника.
Впрочем, что это я? Какие они ещё старики? Конечно, Валентин Дмитриевич, который не берёг своё здоровье с молодости, выглядит постарше, а вот Зоя Васильевна, несмотря на все жизненные тяготы, ещё довольно моложава, хотя они с мужем ровесники.
– Не так давно в поликлинике вологодские врачи меня и спрашивают: «Вам шестьдесят-то уже есть?» Я говорю: «Да что вы, милые, мне уже на девятый десяток перешагнуло!» Они засмеялись, сказали, что мне ещё двадцать лет надо жить. А я ответила: «Восемьдесят прожила, так что мне двадцать – раз плюнуть! Проживу как-нибудь! – задорно смеётся она.
Дай, Господи, сил и здоровья этим добрым людям за все дела их и жизненные тяготы!
