На дворе февраль 2024 года, а я нет-нет да и вспомню осень 2022-го. Почему? Потому что со мной произошёл какой-то, по-моему, мистический случай, хотя люди слишком прагматичные и всё просчитывающие скажут, что это просто совпадение.
Итак, подарили мне тем летом краску по железу в трёхлитровой банке: покрасить в огороде то, что железом обито покойным папой ещё. Но цвет мне как-то не понравился, он был не такой, как я люблю, для веранды особенно. И я, как добровольный волонтёр теперь, решила покрасить всё железное, цементное и каменное у четырёх захоронений (на сколько моей серой краски хватит): у покойных мамы, папы, также у захоронения, найденного мной через 27 лет после смерти, лейтенанта ВВС Зернова С.П. на кладбище у деревни Никулино и в Горицах – у захоронения воинов Второй мировой войны, что не так давно обозначено неравнодушными людьми. На горицкое и оставалась последняя уже краска в 800-граммовой банке.
Я приехала в десятом часу на попутке, вышла на Мауре и скорей, раз дел много, а кисть маленькая, узкая, пошла красить. Это потом я поразилась, что часов пять ушло на это, а ведь только до обеда (так принято) посещать можно такие места, чтоб, так сказать, не беспокоить после обеда… Но я на время и не глядела: некогда было, оно на телефоне, а я, не думая, что так руки испачкаю, только одну перчатку взяла – на правую руку. Когда всё выкрасила, я распрямилась, наконец, и огляделась: нет ли ещё чего покрасить (краски-то осталось). Просто стою, отдыхаю, удивляюсь, что столько времени ушло, как ни торопилась… Надо уходить, пора… И тут краем глаза движение лёгкое замечаю. Ничего себе – бабочка! Да та самая, моя любимая с детства, красавица, хоть и название имеет «траурница».
Папа говорил мне, маленькой: увидишь её – желание загадывай. Ох и назагадано было… Но никогда траурницы близко не подлетали, а тут она на плече у меня и вниз по рукаву быстро лапками перебирает. Я стою, не дышу почти, но стала мёрзнуть начинать, а погода портится. Левой, липкой от краски рукой, беру осторожно это чудо, чтоб посадить воинам на обелиск (жаль, не сфотографировала), пусть, думаю, сидит. Она сначала и не брыкалась, спокойно сидит и сидит, а я спохватилась: склюют такую красоту, иссиня-тёмную с жёлтой каймой по краям крыльев на сером фоне. Почему-то стало жаль бабочку.
Стала брать её снова, чтоб к папе (когда мимо пойду обратно) в корзинку на могилке поместить. Но бабочка эта как стала вырываться, так и трепещет у меня в ладони, но не прилипла даже к краске. И вдруг (я взглядом проследила) взметнулась она, как будто ждали её там, на верхушку одной из елей, что стоят по периметру огороженного захоронения ребятам-инвалидам, солдатам, отдавшим здоровье, чтоб жили мы теперь и мир берегли, как можем. Ели красивые, большие, с шишками на верхушках.
Ну, я пошла (меня тоже ждали), вспоминая, что точно такая же бабочка в августе прохода мне не давала в огороде, как выйду. Работы с землёй уже закончены были, с овощами и ягодами тоже, и можно было просто почитать, на траве полежать: август тёплый был. Тогда я сфотографировала её: всё время, пока я в дом не уходила, она по мне ползала, не улетала. Вот была бы она птичкой, например, можно было бы её как-то пометить (хотя как?), чтоб узнать: не она ли опять меня нашла? А так бабочка, хоть и большая, но такая хрупкая, но ведь и какая сильная. А было уже 16 октября, через два дня пошёл снег… Вот тебе и нет чудес!
P.S. Кому рассказывала об этом, предположили, что это душа кого-то из покоящихся была. Или просто совпадение? И всё-таки загадала я желание, которое сейчас для миролюбивых людей одно на всех.
С. Преображенская
Фото М. Голубевой
