Достойная жительница села Волокославинского Александра Михайловна Цепилова в минувшем декабре отметила (вы только представьте себе, уважаемые читатели!) – девяностопятилетие! Причём встретила его, что самое удивительное, на своих ногах, в абсолютно здравом уме и светлой памяти.
А на утро узнали – война…
Она помнит такие подробности из своей большой жизни, что остаётся только диву даваться. Правда, сначала Александра Михайловна была слегка смущена и зажата, но потом незаметно оживилась, разговорилась…
– В семье нас у мамы с папой было семеро: два брата и пять сестёр. Я ещё совсем маленькая была, но помню, что у нас две коровы были, овец стадо, лошадь, большущий овин. Тогда ведь всё своё было, – она отводит в сторону повлажневшие глаза, воскрешая в памяти детские годы. – Помню, папа как шёл в овин зерно сушить и печку там топить, так нас с сестрой с собой брал: всё ему веселее. Мы с ней тогда ещё совсем малюсенькие были, но, как молотили зерно деревянными цепами, я хорошо помню.
Жили они тогда в деревне Куракино Красновского сельсовета. Родителей звали Надежда Демьяновна и Михаил Иванович. Несмотря на многодетность, жили в достатке, потому что все в семье трудились старательно и на совесть. Но вскоре пришли другие времена…
– А потом началась коллективизация. Мне было, наверное, лет шесть, когда стали организовывать колхозы и всех раскулачивать, – осуждающе поджимает губы Александра Михайловна. – Сделали общественный двор, лошадь и всех коров забрали туда, причём бесплатно, никаких денег за это не выдали. Амбар, в котором мы хранили зерно, тоже отняли. И оставили нас ни с чем. А в семье эстолько народу: нас семеро да родителей двое. Как вот жить?
Мало того, вспоминает Александра Михайловна, так ещё и продналог со всех стали собирать в пользу государства.
– Ох уж эти продналоги! – огорчённо качает головой моя собеседница. – Зерно сдавали самолучшее, сено стогами возили, лён. Льна ведь в те годы много растили. Да ещё сорок килограммов мяса надо сдать, 30 штук яиц и 320 литров молока. А сами – живи, как хочешь, нам-то после этого чего останется? В колхоз коров согнали, но ничего хорошего из этого не вышло. Кормить их было нечем, доили они мало. Самая лучшая доила не больше семи литров в день, куда это годится? Для одной семьи – ещё куда ни шло, а на весь колхоз – какие это надои!
В конце июня 41-го года юная Александра получила документ об окончании семилетки. Его она и до сих пор хранит, как драгоценную реликвию.
– Так мне хотелось учиться дальше! – вздыхает она. – У меня по алгебре и геометрии были отличные отметки, я эти предметы любила и назубок знала. Но учиться из-за войны не пришлось. Эту войну я никогда не забуду. В то воскресенье как раз брат у меня женился. Свадьба была огроменная, справляли её в соседней деревне. Народу было видимо-невидимо, веселья-то сколько! А наутро встали – нам говорят: война! Через месяц взяли на фронт младшего брата, отправили в Великий Устюг учиться на лейтенанта. А потом и жениха туда же забрали. Через полгода старшего брата отправили на фронт, а младший остался учить новобранцев. До 44-го года служил он в Устюге, мама три раза ездила его проведывать. Я тоже просилась с ней, но она меня не взяла, денег-то мало было. А мы с младшим братом дружно жили, он везде меня с собой таскал: на реку рыбу ловить, в лес за грибами и ягодами. Так уж хотелось его повидать, но не довелось. В октябре 44-го его тоже отправили на фронт, и там он пропал без вести. Ничего мы о нём не знаем. Мне его так жалко, так жалко…
Отец Александры Михайловны не участвовал в этой войне, ему было уже далеко за пятьдесят, на его долю выпала Первая мировая. Старший брат воевал в должности командира батальона. В одном из боёв был тяжело ранен, контужен и после госпиталя комиссован. Службу он продолжил в городе Волжске Марийской Республики, где ведал секретными делами в военкомате. В отставку вышел в чине полковника.
– Меня в первый год войны сначала отправили на сплав в Запань-Нову, – вспоминает Александра Михайловна. – Зимой перебросили в лес на заготовку древесины. Так и пошло: лето – на сплаве, зиму – в лесу. Работа тяжёлая, одежонка плохонькая, но никто не жаловался, потому что знали: всё для фронта, всё для победы. Потом отправили нас на рытьё окопов в Горицы. Голоднущие, в сорокаградусный мороз мы из последних сил долбили тяжёлыми ломами мёрзлую землю. Рукавицы были худенькие, руки замерзали и не слушались, примерзали к железным ломам.
В какой-то момент Александра поняла: если она здесь задержится ещё хоть на день – останется навсегда. В смысле – не выживет. И вместе со знакомой девушкой сбежала оттуда домой. Поступок по тем годам более чем рисковый. Но им повезло.
– Нас не вернули! – смеётся Александра Михайловна. – И всё обошлось.
Как пояснил мне присутствовавший при разговоре сын Александры Михайловны Владимир, видимо, начальником над мобилизованными на рытьё окопов был человек не военный, а гражданский, поэтому он сквозь пальцы посмотрел на самоуправство двух молодых девчонок, попросту пожалел их, не стал возбуждать дело. Но и в колхозе работать было ничуть не легче.
– Как мы в войну работали, страшно вспомнить. Поднимут в четыре часа утра или в пять. То – полоть, то – лён колотить, то – зерно веять, то – на сенокос, – продолжает воспоминания Александра Михайловна. – И вечером допоздна работали. Отдыхать некогда: из взрослых в деревне – одни женщины да семь стариков. Так что мы, подростки, трудились, наравне со всеми. И детям тоже доставалось. Тяте нашему было 57 годов, так он и руководил всем колхозом. Женщины и подростки пахали и боронили, старики сеяли. Лошади были плохие, всех хороших лошадок на войну забрали. А немец-то уже всё сильнее в нашу сторону двигался, отец, помню, говорил, что фашисты Вытегру уже бомбят. Приблизительно в 43-м году меня от колхоза отправили почту разносить. Вечером, было, идёшь от деревни к деревне, кругом темнота, боязно. Тогда уже по лесам забегали дезертиры. К одной женщине у нас пришёл такой, и не уходил, и ей не давал никуда выйти. Она корову доить пойдёт, и он за ней, чтобы, значит, никому не донесла. Ночь переночевал, подкормился, а потом опять убежал в лес. Вот, помню, вышла я с почтой из деревни в поле и слышу: гудит что-то над головой. Как глянула: самолёты летят! Один впереди, другой сзади и стреляют: бах, бах, бах! Только огонь разлетается во все стороны. Вот где страху-то я натерпелась! А потом стали в том месте сено убирать в сенокос и нашли гильзы стреляные, пустые.
В голодные послевоенные годы, вспоминает Александра Михайловна, их выручили посылочки одной из сестёр, которая вышла замуж и уехала в Ленинград. Она посылала им конфеты-подушечки, в простонародье получившие название «Дунькина радость», растёкшиеся в один сплошной ком, и крупу чечевицу, это и помогло семье спастись от голода.
Ещё вспоминает она, что четвёртый шлюз, что в селе Волокославинском, в годы её детства охраняли гражданские люди. Но перед войной и во время войны была введена военизированная охрана с собаками. И попасть с одного берега реки Порозовицы на другой стало очень непросто, приходилось добираться обходным путём, делая большой крюк.
Устойчивой связи с внешним миром в деревне тогда ещё не было. Телефон имелся только. Так что весть о победе им принёс сельсоветский нарочный. Конечно, все очень обрадовались, высыпали на улицу, обнимались, целовались, заливаясь вперемешку слезами радости и горя.
– Сорок домов было у нас в деревне, – качает головой Александра Михайловна вслед своим горестным мыслям. – В двух домах в семьях были одни девки, эти дома война не задела. В двух домах по старику жило, в трёх домах жили старушки – их тоже война обошла. Из оставшихся домов ушло на фронт сорок мужиков. Назад вернулись только десять калек. Из молодёжи 1924–1925 года рождения только один паренёк с фронта пришёл. Остальных всех война сгубила. Работать в деревне было некому.
На жизненные трудности
не жаловалась
После войны старший брат уговорил её переехать к нему в город Волжск. Александра отработала там на военном заводе год и из-за проблем с жильём вернулась на родину, устроилась на гармонную фабрику, красить и лакировать гармони. Четырнадцать лет отработала там Александра Михайловна, да и после её закрытия нередко подрабатывала гармонным промыслом, поскольку мастера-кустари в селе остались.
Всё бы ладно, но вот только с личной жизнью не складывалось: кавалеров в округе почти не осталось.
– Я сама женихов не искала. Мне уж под тридцать годков было, как меня подруга Валентина сосватала за Цепилова Виктора Васильевича, – смеётся моя собеседница. – Они вместе на почте работали. Она так уж старательно его мне нахваливала! А потом пришла ко мне в гости с мужем и его привела знакомиться. Они нас и сосватали, и я согласилась, поверила словам подруги. В годах уж была, так надо выходить.
Молодые поселились в доме мужа в деревне Кудрино. В семье Цепиловых родилось четверо детей: два сына и две дочери. В одночасье на фабрике случился пожар, множество людей, и в том числе Александра Михайловна, потеряли работу.
– Когда фабрика-то сгорела, все заметались. Совхоза тогда ещё не было, у людей ни работы, ни денег, как жить? – нотки глубокой горечи зазвучали в голосе моей собеседницы. – Некоторые так и уехали, а я устроилась в «Межколхозстрой» и четыре года отработала разнорабочей на стройке. В те годы в селе Волокославинском как раз началось большое строительство. Месила бетон, таскала на носилках кирпичи на второй этаж, даже плотничала. Сначала в Сопигине двор построили, потом дом двухэтажный, который сверху донизу мы вдвоём с ещё одной девушкой сами и пробили мхом, колхозные мастерские, Дом культуры. А как Дом культуры построили, тут вся и работа кончилась. Сказали, хочешь дальше работать – ходи к Николе. Но до Николы же шесть вёрст пешком, а у меня деток столько и скотины полный двор, и я не согласилась.
Понятно, что содержать такую большую семью было не просто, но Цепиловых выручало приусадебное хозяйство.
– Много лет я держала стадо овец. Потом двадцать семь лет держала корову: молоко-то нужно ребятам. Каждый год у меня был поросёнок, а то и два, телёнок и всегда были курицы, – с гордостью говорит Александра Михайловна. – Так иной раз и в четыре утра встанешь, как дело есть.
Снова оставшись без постоянной работы, Александра Михайловна недолго поработала на почте, потом в местном филиале комбината бытового обслуживания шила рабочие фуфайки, набивала матрасы, в общем, была на все руки мастерицей. А когда и филиала не стало, перешла разнорабочей в совхоз, оттуда в 1979 году и на пенсию вышла. Так за делами и хлопотами подняли они с мужем детей, дали им дорогу в жизнь.
– Теперь вот остались у меня только сын да дочка, – дрогнувшим голосом проговорила Александра Михайловна. – Вторая дочь ушла из жизни в 52 года, а сын – в шестьдесят.
Но зато у неё четверо внуков и шестеро правнуков. Дети и внуки живут неподалёку – в Кириллове и в Вологде. Младший сын Владимир после смерти брата, случившейся осенью прошлого года, так и живёт в Волокославинском, рядом с матерью, которая, несмотря на преклонные годы, никуда не желает уезжать из родного гнезда.
– У нас сейчас вода в доме, социальная работница ходит, помогает, пенсию на дом принесут. Сегод даже снега нет, разгребать нечего. Чем не жизнь? – рассуждает Александра Михайловна. – Дом хороший, я накопила денег и купила его, когда работала на фабрике. Перевезли сюда, он у нас стоял да стоял, денег-то всё не было, ребята ещё небольшие были. А когда подросли, вот его до ума и довели.
Уже почти тридцать лет Александра Михайловна вдовствует.
– Отец умер в 92-м году, – вступил в разговор молчавший до этого Владимир. – Он не воевал. Его старший брат Иван Васильевич был другом Евгения Николаевича Преображенского, и тот помог устроить Виктора на Таганрогский военный завод, где наш отец всю войну работал слесарем по сборке самолётов. До него ещё один брат, Владимир, к тому времени уже погиб под Ленинградом в 41-м году, чуть позже погиб брат Николай, две сестры умерли в войну. А у отца была бронь, поэтому он остался живым.
До недавнего времени Александра Михайловна Цепилова была активной читательницей нашей газеты. И только в последние годы перестала выписывать, потому что «к старости слаба глазами стала».
– Мама ведь ещё и шила хорошо, машина «Зингер» у неё и сейчас жива, – подсказывает сын. – И вязала постоянно: овец держала, так шерсти много было.
– Вязать я с малых лет научилась. И сейчас бы вязала: руки действуют. Только вот совсем плохо вижу. Но посуду ещё могу вымыть и лучины нащепать на растопку, – с ноткой горечи в голосе усмехается она. – А ещё возле дома гуляю. Я за свою жизнь вот как наработалась и теперь дожила до хорошей жизни.
…При расставании я спросила Александру Михайловну, что бы она хотела с высоты своих мудрых лет пожелать нынешнему поколению?
– Работать больше! – не задумываясь, ответила она. – А то придут эки здоровые лбы из армии и работать не хочут. Всем молодым людям желаю трудиться и трудиться! Работать, как работали мы, много и честно.
С этим её утверждением не поспоришь, ведь, если верить учёным, труд даже из обезьяны сделал человека.
